Книга о концах - Страница 11

На третьи сутки, ожидая вызова на прогулку, привел себя в полный порядок, крепче подпо-ясал штаны, проделал руками гимнастику, поиграл мускулами, подтянул сапоги, застегнул пид-жак, даже пригладил волосы и прочно надел кепку. Вышел на прогулку бодро и весело, напевая песенку, так что даже надзиратель сам заговорил:

- Чему рад?

- А как не радоваться! Ноне на выпуск!

- Жди!

Тот же вчерашний надзиратель сегодня несколько рассеян: надоело ему целый день шагать по двору рядом с арестантами. Отстал на три шага, а на повороте оказался впереди арестанта, к нему спиной. И в то же время к часовому у ворот подошла девочка с корзинкой, наверное, дочка. Николай Иванович быстро провел рукой по борту пиджака, все ли пуговицы застегнуты, другой рукой нахлобучил кепку - и исчез.

Он исчез внезапно, сам не рассчитывая на такой успех. В три легких прыжка оказался у забора, подскочил, подтянулся, едва коснулся забора коленкой - и ветром перебросил тело. Перепрыгнув, быстро пересек мостовую и вбежал в калитку ворот противоположного дома. Двор был пуст, и было и там нетрудно прыгнуть через забор во двор соседний - но на той же самой улице. Дальше было хуже - и сразу план рушился: на высоком заборе целый частокол гвоздей. Пока думал, как быть, подбежал дворник:

- Что за человек? Чего надо?

Николай Иванович жалостливо посмотрел и потер живот:

- Нужно, братец мой, пристроиться. Очень гороху поел, сил нет!

Но дворник неглуп:

- Живот болит, а через заборы прыгаешь! Много вас тут шатается.

Николай Иванович выхватил из кармана футляр от очков и направил в голову дворника:

- А ты молчи, убью - и не пикнешь!

Тот оробел и попятился в сторожку. Еще пригрозив футляром, Николай Иванович отступил к воротам, вышел и оглянулся. Он был наискосок от ворот участка. У ворот была суета, выбежал часовой, вылетел растерянный надзиратель, выскакивали городовые, озираясь по сторонам. На углу улицы топтался с револьвером околоточный надзиратель.

Если бежать - увидят и поймают. Николай Иванович, поигрывая футляром, тихо перешел улицу обратно к воротам участка. Все глядели по сторонам и на него не обратили внимания. Тогда он, так же тихо и степенно, вытирая нос платком, пошел к углу улицы, где все еще стоял околото-чный, не знавший, куда направить погоню. Несколько городовых обогнало Николая Ивановича, один даже толкнул его на бегу локтем. Спокойно дойдя до угла, Николай Иванович приостановил-ся около полицейского чина и вежливо спросил:

- В чем дело, ваше благородие?

Околоточный, не оборачиваясь, отмахнулся:

- Проходите, господин, проходите!

Николай Иванович послушно, не ускоряя шага, повернул направо. На его счастье, по улице шел трамвай. Он выждал минуту, прыгнул на ходу. Трехрублевка оказалась засунутой за подклад-ку пиджака. Кондуктор дал сдачу, но пассажир ехал недолго - сошел на второй остановке прямо у казенной винной лавочки.

Из винной лавочки, держа в руках полбутылки водки, вышел веселый загулявший мастеро-вой, у забора отбил сургуч, хлопнул по донышку, отхлебнул. Душа нараспашку, пиджак на одном плече, кепка на затылке, на лице радость и радушие, но ноги действуют исправно.

У торговки купил фунтик земляники, перемазал весь рот и быстро зашагал, мурлыча песен-ку, лица не скрывая, по улицам гостеприимной Москвы. Хотя она и гостеприимна, а все же лучше, ради приятной прогулки, забраться куда-нибудь подальше за Москву, в дачную местность.

Погода была хороша, а Николай Иванович, пешком пройдя Сибирь, не стеснялся дальних расстояний.

ГОВОРЯЩИЙ ПУДЕЛЬ

Человек небольшого роста и дурной наследственности, слишком неразвитой, чтобы понять безумие роли, которую ему приходилось играть, приехал из Петербурга в Гессен-Дармштадт, в замок Хобург. Хотя в личных качествах этого человека никто не заблуждался, но каждый его шаг вызывал внимание всего мира и толковался тонкими политиками. Объяснялось это тем, что и сам этот человек и несколько его предков были русскими царями.

Совершенно особый интерес к приезду Николая за границу проявила группа молодых людей на острове Олерон, во Франции. Небольшой остров покрыт сосновым лесом, его северная часть выдвинута в океан и слабо заселена, а в южной части, близкой к материку, небольшие курорты. Группа русских обзавелась большой дачей в отдаленном конце, где на километры тянется пляж, море в отлив уходит недалеко, дачников почти нет, а население занято добыванием сосновой смолы и работой на устричных промыслах.

В том, что маленького человека нужно убить, никто не сомневался. Для его убийства были собраны небольшие средства, и целый ряд молодых людей высшим счастьем для себя полагал погибнуть за это на виселице. Но странность этих людей была в том, что каждое свое действие они согласовали с принципами, выработанными для них революционной партией, иначе говоря другой кучкой молодых и старых людей, менее решительного поведения, но признанных особо авторитетными в нравственной оценке человеческих деяний и их целесообразности. Центральный Комитет принципиально был против, а практически колебался, можно ли убить царя за границей, которая дает безопасный приют революционерам и эмигрантам.

Пока вопрос обсуждался, группа на острове Олерон торопилась изучить положение и выяс-нить возможности. И, конечно, ни международная полиция, ни сам гость замка Хобурга никогда бы не догадались, что для изучения поставленного вопроса избранное лицо немедленно выехало в Лондон для занятий в Британском музее.

В Лондоне Бодрясин покупал ворохи газет, прочитывал все заметки о первых днях пребыва-ния царя в Гессен-Дармштадте и по нескольку часов проводил в библиотеке за изучением планов и чертежей, имеющих отношение к Гессен-Дармштадту, и в частности к замку Хобург. В его распоряжении был пятидневный срок,- и этого срока оказалось вполне достаточно, чтобы решить судьбу Николая: выяснилось, что убить его можно и, конечно, несравненно легче, чем в Петербурге. Судя по газетам - царь даже ходит по улицам! На шестой день Бодрясин, всегда в делах аккуратный, вернулся во Францию, в старый гугенотский городок Ла-Рошель, откуда трижды в неделю уходил пароход на остров Олерон.