Книга о концах - Страница 25

"Вкушая вкусих мало меда, и се аз умираю".

И на этом засунул.

ВНЕ ПРОГРАММЫ

Бодрясин с любопытством рассматривает статуэтку Будды, затем слоновый бивень с резны-ми фигурками, шитых шелками драконов на ширме, коробочку с какой-то замысловатой игрой - и еще можно любоваться множеством предметов.

- Д-должен вам сказать, что ничего в восточном искусстве не понимаю. А не залюбоваться невозможно.

Хозяин не столько показывает, сколько изучает гостя.

Потом они пьют прекрасное вино и едят фрукты, привезенные из Самарканда. Лучших груш, кажется, не бывает. В молчаньи Бодрясин, одолев третью, постукивает ножичком по тарелке. Хозяин пододвигает к нему коробку с папиросами, конечно - китайскую. Встретившись взгляда-ми, оба улыбаются.

Бодрясин вполне искренне говорит:

- Вы, вероятно, отличный человек. Отдаю должное и вашим вкусам, и уменью жить, и некоторой все-таки решимости. Мое п-посещенье может причинять вам неприятность.

- Мне? Во-первых, я вне подозрений, во-вторых - достаточно богат. Я знаю, что вас ищет полиция и что вы - как мне сказали - опасный революционер. Это правда?

- Лично я не ощущаю себя слишком опасным, но, судя по ч-чрезвычайной энергии вашей самарской полиции, я ей очень нужен.

- Вы верите в возможность революции?

- Во всяком случае, стоит п-постараться. И вы меня извините, если революция окажется для вас невыгодной.

Оба смеются и пьют положительно чудесное вино. Чокнувшись, хозяин говорит:

- Желаю вам удачи. Республика мне не повредит, а для социальной революции еще нет достаточных предпосылок. Вы хотели бы исчезнуть отсюда скорее?

- Очень хотел бы завтра.

- Могу ли чем-нибудь вам помочь?

- Довольно, что злоупотребляю гостеприимством на одну ночь.

Хозяин смотрит на статуэтку Будды.

- Этого маленького идола я вывез из экспедиции в Маньчжурию. Не знаю, будет ли нескро-мным вам сказать, что в эту поездку я имел случай переправить за пределы досягаемости одну приятнейшую особу, которую встретил в Сибири. Хотел бы знать о ее дальнейшей судьбе, но не знаю ее фамилии.

Бодрясин с удивлением смотрит на хозяина:

- Мне очень неловко, что я так мало о вас осведомлен, хотя и съел три ваших г-груши. Вы не профессор?

- Да.

- Я счел вас за б-барина без слишком серьезных заданий, конечно, очень интеллигентного. Тому виною эти фрукты и изумительное вино.

- Почему же вы спросили, не профессор ли я?

- Потому что ее, эту приятнейшую особу, звали, вероятно, Наташей. И тогда я мог бы передать ей поклон, если, разумеется, благополучно вернусь за пределы досягаемости.

Они говорят о том, что мир очень мал.

- Но ведь с вами ехал и почтеннейший б-бесприходный попик отец Яков?

- Вы знаете и его?

- Слыхал от Наташи и удостоился видеть самолично в Москве; однако я делаюсь нек-конспиративным - и опять же виновато ваше вино.

- Тогда приступим к другой бутылке?

- Без м-малейшего оп-пасения!

Профессор смотрит стакан на свет.

- Я, как вы видите, немного гурман, впрочем, только дома. Мне пятьдесят семь лет,- остается уже немного. Я много раз был в Европе и не меньше ездил и бродил по тайге, по пусты-ням, делал раскопки, писал, читал лекции. Вы верите в революцию - могу к вам присоединиться, но без энтузиазма; и не потому, что я барин - я, конечио, барин,- а просто потому, что я слиш-ком много видел, и в частности видел слишком много развалин былых культур. Не хочу говорить красивых слов, но, кажется, не обманывает только очень чистое вино. Вам такие речи чужды?

- Видите ли, мне лет меньше, и остается, по всей вероятности, еще меньше, чем вам,- соответственно моей профессии оп-пасного р-революционера. Хотя я тоже хорошо знаю Европу, но я, конечно, мужик, только подмоченный некоторым образованием. Развалин я не видал, но одну очень хотел бы п-посмот-реть, и в этом направлении работаю. Что касается вина, то мой тятенька, он был священником, умер от водки, которая очень нег-гиг-гиенична, и, однако, он был отличным стариком. А у меня, кстати, несколько закружилась голова от вашего угощенья; наде-юсь, что я не наговорил вам грубостей?

- Конечно нет. Но что вы будете делать с властью, когда ее захватите?

- Лично я не собираюсь властвовать, орг-ганически неспособен. Но думаю, что мы эту власть немедленно упустим.

- И тогда?

- А тогда придется работать снова, но только, вероятно, уже не нам.

- С тем же результатом?

- В-вероятно.

- Такова программа вашей партии?

- Ни в коем случае! Это только моя программа. Программы партий разумны и ц-целесо-образны, притом непогрешимы; на ночь глядя и за стаканом вина о них и говорить нельзя. Но кроме программы есть еще любовь и ненависть. Вы, кстати, рано встаете?

- Это не должно вас связывать - будьте как дома.

- Не найдется ли у вас что-нибудь вроде удочек и небольшого ведерка? Я люблю выходить в час предутренний, а для этого у человека должно быть оправдание, например - рыбная ловля; один из лучших паспортов.

- Все устроим. Но предрассветный час уже недалек.

- Если это повод для новой бутылки, то я не возражаю. Вы - один из тех буржуев, кото-рых следовало бы, в сущности, сохранить в строе с-социалистическом на случай необходимости скрываться и ждать новой зари. Я разовью эту мысль на съезде партии. Ваше здоровье, профессор!

О РЫБАХ

Наперерез течению Волги, над Самарой, едут в лодке двое, и лица их веселы и довольны. Гребец смотрит на уходящие домики, кормовой улыбается воде, ее морщинкам и солнечным всплескам. Отдыхают души - тела не чувствуются. В лодке четыре удочки, лески смотаны, на двух длинные поплавки с окрашенной верхушкой. Коробка с червями, спичечная коробочка с мухами, большой кус белого хлеба. Один рыболов в высоких сапогах, старом пиджаке, кепке, другой по-городскому. Такой воздух, что и курить не хочется.